Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов]
По мнению Ивана Ивановича и Белова, наибольший интерес представляла со вкусом подобранная большая коллекция эфесных чаш самурайских мечей с изящными миниатюрными инкрустациями из золота, серебра, малахита, перламутра, коралла и жемчуга. Это действительно была первоклассная коллекция, пожалуй, лучшая в России.
— Ковры — в диванной, — сказал Бурлак-Стрельцов Косачевскому.
Тот посмотрел на часы. Они уже находились здесь более часа. Если Бонэ до сих пор не пришел, то, видимо, уже не появится. Наверное, у него что-то стряслось. Жаль, но ничего не поделаешь. Придется обойтись без него.
— Ну как, товарищи?
— Что ж, показывайте свои ковры, — сказал Бурлак-Стрельцову Иван Иванович. — Мы хотели дождаться еще одного члена комиссии, специалиста по коврам. Но, учитывая, что его до сих пор нет… Впрочем, товарищ Косачевский, насколько я знаю, сможет его в какой-то степени заменить. Так, Леонид Борисович?
Косачевский сделал неопределенный жест рукой, который мог обозначать все что угодно, в том числе и согласие со словами Ивана Ивановича.
Бурлак-Стрельцов изобразил на лице приятное удивление.
— Вы, оказывается, разбираетесь в коврах?
— До революции я некоторое время служил у Елпатова, — объяснил Косачевский.
— Ах вон как! — Хозяин особняка был в восторге. — Это просто замечательно! Подумать только, у самого Елпатова! Тогда вы, вне всякого сомнения, сможете по достоинству оценить мое собрание. Господин Елпатов тончайший знаток. Его мнение для меня всегда было законом. Кстати, в шестнадцатом я, по рекомендации господина Мансфельда — изволили знать такого? — приобрел у него два великолепных антика, которые теперь составляют мою гордость.
В собрании Бурлак-Стрельцова, которое занимало, помимо диванной, еще две примыкающие к ней комнаты, насчитывалось около шестидесяти ковров различных размеров. Тут были яркие, похожие на экзотические гигантские цветы “галаче” XV века из южной Индии с широкой каймой и традиционными лотосами — в виде бутонов и распускающихся цветов; красные и темно-синие старые афганы с граблями и песочными часами на бордюре, с рядами восьмиугольников и мотивом следа слоновьей ступни; поражающие четкостью рисунка и контрастностью расцветки ковры XVI века из Армении с изображением борьбы между драконами и фениксами.
Бурлак-Стрельцов подвел Косачевского к висящему на стене большому “звериному” ковру, где в центральном поле среди сложного переплетения цветочной орнаментики были изображены леопарды, преследующие благородных оленей.
— Десять тысяч рублей золотом, — не без гордости сказал он. — У французского консула сторговал — пятнадцать тысяч сукин сын просил. Еле уломал. XVI век.
Красочный многоцветный ковер отливал благородной сединой столетий — ковровой патиной.
— Бобер, истинный бобер, — говорил Бурлак-Стрельцов, любовно поглаживая ковер ладонью.
Косачевский потер между двумя пальцами ворс ковра. Он был жестким и сухим. Ворс “антиков” обычно более мягок и эластичен. Бонэ называл XIX и XX века веками фальсификаций.
“Когда-то седина была верным признаком “антиков”, — говорил он Косачевскому, — а теперь ковровая патина зачастую свидетельствует лишь о степени квалификации жуликов и о их знакомстве с химией”.
Косачевский посмотрел на светящееся тихим восторгом лицо Бурлак-Стрельцова, который продолжал гладить ковер, и ласково сказал:
— Боюсь, что вас надули.
Бурлак-Стрельцов не понял.
— Да, я знаю, что переплатил, — самодовольно и благодушно откликнулся он. — Но я не жалею об этом. Уж больно хорош.
— Я о другом.
— Простите?..
— Ковер-то из новых.
— То есть?
— Подделка под “антик”.
Бурлак-Стрельцов снисходительно улыбнулся.
— Ну что вы, господин Косачевский! Посмотрите только, какая великолепная патина! Такую патину искусственно не создашь.
— Вы недооцениваете мастерство нынешних умельцев, — нравоучительно сказал Косачевский. — А зря. В человека надо верить. Вот, пожалуйста. — Косачевский разогнул ворс ковра. — Обратите внимание на места вязки узлов. Видите? Они значительно живее окрашены, чем ворс. О чем это свидетельствует? То-то и оно. И густота ворса неоднородная. А тут нити утка видны… Чтобы нейтрализовать действие кислоты, щелочь пораньше применять следует. А они снебрежничали, вот и сожгли кислотой.
— Вы думаете, кислота?
— Да. Скорей всего, лимонная.
К ним подошел, заинтересовавшись разговором, Белов. Осмотрел места вязки узлов, засмеялся, демонстрируя молодые, белые, как кипень, зубы.
— О чем разговор? Конечно же, кислота и, конечно же, лимонная. Какие тут сомнения? Видите, какие узелки, Иван Иванович? А сработано неплохо — первый сорт. Сколько заплатили? Десять тысяч? За такую работу не так уж дорого. Мастер работал. Но вам, Леонид Борисович, надлежит свои таланты растрачивать не в Совете милиции, а у нас в комиссии. Уж больно у вас глаза приметливы.
— В Совете милиции такие глаза тоже не помеха, — заверил его Косачевский.
Бурлак-Стрельцов растерянно смотрел на ковер.
— Консул производил впечатление порядочного человека…
— Такое впечатление производят все жулики, — нравоучительно заметил Косачевский. — Впрочем, консула тоже могли обмануть.
***На квартиру Бонэ Косачевский позвонил поздно вечером. К аппарату подошла Варвара Михайловна. Косачевский назвал себя и попросил Бонэ.
— А разве Александр Яковлевич не с вами? — удивилась Варвара Михайловна.
— Нет.
— Как же так?
— Мы действительно должны были сегодня с ним встретиться. Осматривались собрания Бурлак-Стрельцова. Но он почему-то не явился.
— Странно. Он ушел из дома в шесть утра.
В напряженном, нарочито спокойном голосе жены Бонэ ощущалась не тревога, а леденящий безысходный ужас. Косачевский попытался ее успокоить.
— Нет, я не волнуюсь. Но что с ним могло произойти? — сказала она, когда Косачевский исчерпал немногочисленные слова утешения.
Задавать вопросы, конечно, значительно легче, чем искать на них ответ.
Что могло произойти… Мало ли что могло произойти с человеком в Москве 1918 года!
Косачевский повесил трубку, дал отбой и позвонил дежурному по Уголовно-розыской милиции. Дежурил аккуратный и исполнительный инспектор Борин, который входил в группу Косачевского по расследованию ограбления Патриаршей ризницы. Косачевский подробно описал ему внешность Бонэ.
— Через час я вам телефонирую, Леонид Борисович, — пообещал Борин.
Борин позвонил через полчаса. Произошло самое страшное: Бонэ оказался одним из 27 человек, убитых в Москве за прошедшие сутки…
